ЭКСТРЕМИЗМ КАК РАДИКАЛЬНОЕ ПРОЯВЛЕНИЕ ПОЛИТИЧЕСКОГО НОНКОНФОРМИЗМА В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ

Д.К. Андрамонов,
ассистент кафедры исторического и социально-экономического образования Самарский областной институт повышения квалификации и переподготовки работников образования, Самара (Россия)

В самом общем смысле понятие политического нонконформизма соотносится с феноменами различного рода отклонений от политической системы норм и ценностей, доминирующей в обществе. При этом феномен политического нонконформизма предполагает наличие разнообразных форм проявления отклоняющегося (девиантного) поведения и мышления. Экстремизм же в общих чертах представляет собой одну из наиболее радикальных форм среди таких отклонений. Заметим, что само понятие «экстремизм» носит междисциплинарный характер и имеет преимущественно негативные коннотации. Едва ли можно услышать где-либо о положительных свойствах экстремизма в религиозном или политическом контекстах. В связи с этим следует отметить также дискурсивный характер данного понятия, призванного стигматизировать некие действия в политическом поле именно в таком негативном качестве. Исходя из вышесказанного, мы ставим перед собой следующие задачи: во-первых, определение места экстремизма среди иных типов (или форм) нонконформного (отклоняющегося) поведения; во-вторых, анализ морально-этических аспектов феномена экстремизма в современном мире.
Политический нонконформизм следует определять как такой тип социального поведения, следуя которому, индивид в ситуации внешнего давления выступает противником сложившейся политической системы. Если при этом он ещё и носитель альтернативной системы политических ценностей и установок, то такой нонконформизм можно назвать «продуктивным» (положительным). Мы называем нонконформизм «бессодержательным» («контраформизм», «негативизм» – термины П. Штомпки) в том случае, если он ограничивается только лишь протестом против существующей политической системы. Таким образом, нонконформизм представляет социально-политическую протестную активность актора, различия внутри которой обусловлены его конечной целью и мотивацией действия. Цели могут быть локальными, направленными на корректировку конкретной причины недовольства, в целом не изменяющей политической системы общества. Цели также могут быть фундаментальными, направленными на кардинальные изменения всей системы. В качестве типа мышления и мировоззрения экстремизм может быть охарактеризован через «продуктивный» нонконформизм. Условно положительным содержанием абстрактного экстремизма является именно стремление изменить существующий политический порядок фундаментальным образом или же полностью заменить его альтернативным. В теории экстремистское мировоззрение не являет собой «бессмысленный и беспощадный» бунт, напротив, оно должно иметь строгую логику, понятную собственным адептам. В таком узком смысле экстремизм выступает как поведение рациональное. Эта логика может быть оформлена, например, в форме политической идеологии, как минимум – политической программы действий. Экстремизм, таким образом, можно определить как такой тип нонконформного поведения, который категорическим образом направлен на фундаментальное изменение существующей политической системы общества. Цель в данном случае оправдывает средства. Возможные морально-этические издержки не беспокоят актора, так как существующий конфликт задает ситуацию, при которой нормальное этическое мышление невозможно, ибо, как отмечает А.В. Жукоцкая: «Всякая норма, в том числе и этическая, предполагает именно нормальную ситуацию. Никакая норма не действует в ненормальной (с точки зрения нормы) ситуации».1 При этом субъект политического действия осмысливает свои действия как рациональные (даже необходимые). Общая причина возникновения экстремистских настроений одна – ситуация неразрешимого конфликта политических представлений. Отсюда же возникают упомянутые негативные аксиологические коннотации понятия экстремизм. Каждая политическая система, каждый режим, каждое государство, так или иначе, стремится к сохранению состояния стабильности. Такое стремление к стабильности может варьироваться от режима к режиму, обнаруживая степень гибкости системы при возникновении рисков внутренних конфликтов. Потенциальная возможность социального конфликта внутри общества с любой политической организацией и политическим режимом позволяет утверждать наличие феноменов конформизма/нонконформизма в той степени, в которой обнаруживается возможная острота конфликта.2 Инициатором конфликта может быть как маргинальная политическая группа, так и само государство. Согласно интеракционистской теории стигматизации девиантное поведение во многом обусловлено резкостью общественной нормативной оценки, которая прямым образом влияет на остроту конфликта.3 В целом, чем острее конфликт, тем выше вероятность стигматизации поведения и мировоззрения политической оппозиции в качестве нонконформных, что значительно повышает риски возникновения экстремистских настроений. Итак, если в обществе существуют механизмы, позволяющие пересмотреть существенные положения политической системы без риска возникновения непримиримых противоречий, то, напротив, широкое распространение экстремистских настроений маловероятно. Если же любая попытка пересмотреть имеющийся status quo сталкивается с контрмерами системы, то вероятность обострения высока. Само понятие экстремизм, используемое официальной властью призвано зафиксировать нонконформное поведение в качестве угрозы общественному порядку (стигматизировать в качестве девиации) посредством правовой системы, и, соответственно, легитимировать упреждающие санкции.
Таким образом, мы можем выделить три фактора существенно влияющих на вероятность роста экстремистских тенденций в обществе. Во-первых, это указанная выше степень чувствительности системы к внутренним противоречиям. Во-вторых, ситуация дестабилизации государственного аппарата власти (из-за внешних причин). В данном случае затруднение при применении санкций по отношению к девиантным формам политического поведения, вызванное слабостью власти, дает возможность оппонентам системы действовать активнее. В третьих, ситуация девальвации ценностей или этической анархии. Отсутствие релевантных мотиваций при ориентации в пространстве политического действования, обеспеченных общественным консенсусом могут привести к поиску альтернативных форм для обеспечения такого консенсуса.
В морально-этическом плане феномен экстремизма следует рассматривать в связи с формулой политического маккиавелизма «цель оправдывает средства», которая если и имела некоторую актуальность в средневековье, то в XXI веке скорее представляет его пережиток. Радикальная экстремистская непримиримость призывает в частности, к делению людей на различные группы по принципу принадлежности или непринадлежности к разделяемым экстремистами системам идей, идеологиям. Такая ситуация приводит к возникновению двойственной системы поведенческих нормативов по отношению к условным «своим» и условным «чужим». Опасность формулы «цель оправдывает средства» заключается в том, что экстремистски настроенная группа способна выдать себе право на насилие в адрес «чужих», мотивируя это право стремлением к достижению высших идеалов. Обобщенно все негативные последствия распространения экстремизма можно выразить через тенденцию «варваризации», имеющую пугающие масштабы для XXI века. Идейное и идеологическое упорство, вызывающее экстремизм фактически игнорирует существующие практики и нормы межкультурного и межцивилизационного диалога, и более того, подрывает саму его возможность. На наш взгляд, следует согласиться со словами  Н.В. Мотрошиловой: «Если культурная, духовно-нравственная компонента цивилизации – это деятельность по созданию и применению идеальных образцов предметной деятельности и норм, принципов человеческого общежития и общения, то варварство выражается и в насильственном нарушении правовых, социальных, нравственных норм и в пренебрежении в многовековой работе человечества по их формированию и поддержанию...».4 При этом экстремизм и варварство предстают явлениями межнациональными: «На протяжении всей истории модерна разделительная линия между цивилизацией и варварство никогда не была идентична границам между национальными государствами; еще меньше общего она имела с границами "цивилизованной части мира"».5 Выражая солидарность с данным тезисом британского социолога З. Баумана, мы укажем на актуальность проблемы экстремизма как одного из аспектов наиболее общей проблемы «варваризации» для современного мира.
Итак, экстремизм – это радикальная форма поведения в рамках политического нонконформизма. Феномен экстремизма возникает тогда и там, где доминирующая политическая система не дает выхода какой-либо из альтернативных систем взглядов, а само понятие имеет дискурсивный характер, и его конкретное содержание во многом зависит от существующей политической диспозиции, от практики отношений между властью и политической оппозицией в конкретном обществе. Сложность современной международной политической обстановки во многом связана с риском возникновения военных конфликтов различного масштаба на почве политического, религиозного, а зачастую совмещающего и те и другие мотивы экстремизма. Помимо открытых военных конфликтов, также высока угроза международного терроризма. Надо полагать, что противостояние таким негативным феноменам потребует некоторой консолидации от той части общества, члены которой идентифицируют себя с цивилизованной частью мира. Причем национальная принадлежность не должна иметь сколько-нибудь заметной роли при поиске решения данной проблемы в силу трансграничного характера существующей угрозы.


1 Жукоцкая А.В. Синдром постсоветского общества: от «этического анархизма» к социальной девиации // Вестник МГПУ. Серия «Филососфские науки». № 4 (12), М., 2014. С. 80.

2 См. Андрамонов Д.К. Конформизм и нонконформизм в различных социально-политических контекстах: к анализу проблемы // Вестник МГПУ. Серия «Филососфские науки». № 3 (15), М., 2015. С. 35–40.
3 Беккер Г. Девиантность как следствие «наклеивания ярлыков» // Контексты современности II: Хрестоматия / под ред. С.А. Ерофеева. Казань: Изд-во Казанского ун-та. 2001. С. 145–149.

4 Мотрошилова Н.В. Цивилизация и Варварство в эпоху глобальных кризисов. М.: Канон-плюс, 2010. С. 104–105.
5 Там же. С. 110.